ПИСЬМА С ФРОНТА

от Павла Лёвина

В. В. ЗИНОВЬЕВА

Война!

Спокойный уклад жизни нашей страны был нарушен 22 июня 1941 года, когда фашистская Германия вероломно напала на СССР.

Всё было подчинено интересам войны, чтобы выжить и победить врага. Была усилена работа всех производств, работавших на войну. Наиболее ценные - эвакуировались в тыловые районы и интенсивно работали там. Никогда ещё в нашей стране, живущей с первых дней советской власти с лозунгами, призывающими к трудовым подвигам, не имели такого отклика в душе наших сограждан, такого патриотического значения. Ими были: "Родина-мать зовёт!" и "Всё для фронта, всё для победы!"

В ряды защитников Родины встало боеспособное население: мужчины от 18 до 50 лет (по призыву), все военнообязанные (медицинские работники, инженерный состав и др.) и все добровольцы. Все были готовы идти на фронт. Для примера, из трёх семей наших ближайших родственников с первых же дней войны были призваны три моих брата, я (врач) и два зятя.

Происходившие в стране изменения коснулись каждой семьи. Не было ни одной, в которой не разбросало бы всех её членов по нашей обширной стране. Одни уходили на фронт, других эвакуировали на восток страны. Единственным способом общения оставалась полевая почта. Через неё шли письма из тыла на фронт и обратно. Вот такая стопка писем (а их около ста штук) лежит передо мной.

Это фронтовые треугольники солдатских писем, написанных на тетрадочных листах, а иногда на случайных обрывках бумаги (на фронте всегда не хватало бумаги для писем).

Письма эти написаны моим младшим братиком, с первых дней войны бывшим на фронте. Письма были адресованы его родителям - матери и отцу, сестре и маленькому племяннику Костику (родившемуся в мае 41 г.) и бережно сохранённые его матерью.

Семья

Семья, в которой родился, жил и воспитывался солдат, состояла из отца Лёвина Ивана Павловича, матери Нины Генриховны (она была одной из сестёр моей матери), дочери Нины (1921 г.р.) и сына Павла Ивановича Лёвина (родился 25.I.1923 г. в Москве).

Родители были москвичами, оба родились около 1890 года, получили образование в московских гимназиях. Отец в 1913 году был призван в царскую армию и прослужил семь лет. Грамотный дисциплинированный солдат, он дослужился до младшего офицерского чина. После революции воевал в рядах Красной армии. Поженились в 1920 году. В 1921 году в Воронеже у них родилась дочь - отец служил там.

В 1922 году отца демобилизовали из армии и дали семье две комнаты в Москве в многокомнатной квартире, превращённой в коммунальную. Кроме семьи Лёвиных там жили ещё две семьи и ещё два человека в отдельных комнатах. Одну из них занимал поэт Владимир Маяковский. Дети общались с ним, Владимир Владимирович был очень доброжелательным человеком, старался помогать соседям и дружил с малышами.

Семья Лёвиных была (как сейчас говорят) малообеспеченной, хотя работали и муж и жена. Ни он, ни она не имели профессии, которая бы давала возможность хорошо зарабатывать. Поэтому кроме основной дневной работы они брали работу на ночь (заполняли медицинские статистические карточки для Центрального Статистического управления). Но много заработать не могли.

Имея скудные средства для существования, родители компенсировали это своим детям любовью к ним, заботой, учили добру и порядочности. Дочь и сын отвечали им своей любовью, старались не огорчать плохим поведением и учёбой. Ведь когда родители были на работе, они были предоставлены самим себе. В 1933 году я приехала учиться в Москву в медицинский институт. Я ежедневно общалась с этой семьёй, но проводила с ними мало времени, так как приходила только ночевать часов в 10 после занятий анатомией на Моховой улице. Там продолжал работать первые два года учёбы медицинский факультет Московского университета. Поэтому общалась в течение часа только со взрослыми членами семьи.

С младшим их сыном Павлушей я познакомилась, когда ему было 4 года. Он с мамой и сестрой приезжал к нам в Пензу в гости "попить парного молочка" от нашей бурёнки. Это был черноглазый воспитанный любознательный и вежливый ребёнок, у окружающих он вызывал симпатию, в том числе и у меня. Я была старше его на 10 лет.

Следующая встреча произошла позже, в Москве, в 1933 году. Я видела его днём в стайке товарищей, игравших во дворе. Увидев меня, он прекращал игру, здоровался, но в разговор не вступал, просто пристально, как бы вопросительно смотрел на меня своими черными глазками. Он знал, что я собираюсь стать врачом, да ещё хирургом и это было для него загадкой.

Потом условия моей жизни изменились, и я редко бывала у них, так как конец учёбы и работа в хирургической клинике оставляли мало свободного времени. В очередной раз, когда я зашла к ним, был июнь 1941 года. Павлуша только что сдал выпускные экзамены в школе - девятилетке. Он вошёл и, увидев меня, остановился. На нём был новый (первый и последний) костюм, который на сэкономленные деньги сшили ему родители. Костюм был тёмно-синего цвета, в тон ему была рубашка и тёмно-бордовый галстук. Непокорные волосы на голове были тщательно причёсаны. Вот таким он и остался в моей памяти на всю жизнь! Ещё не было чётких планов по дальнейшей учёбе, по будущей специальности, всё было только в мечтах, осуществить которые помешала ВОЙНА!

Старшая его сестра окончила школу раньше и училась на первом курсе института иностранных языков. Вышла замуж за студента того же института, и в мае 1941 года у них родился сын Константин.

Шёл второй месяц, как полыхала война, 22 июля фашисты начали систематически бомбить Москву. Они сбрасывали на столицу фугасы и зажигательные бомбы. Постоянно объявлялась воздушная тревога, население звали в бомбоубежища. Тогда же была объявлена первая эвакуация из Москвы. Маленьких детей с матерями отправляли в тыловые районы страны (в Сибирь и южные республики). Эвакуировали важнейшие заводы, работавшие на оборону страны, многие правительственные и учебные учреждения, иностранные миссии – всё двинулось на восток страны.

В конце июля мать, дочь и маленького ребёнка отправили в Новосибирскую область. После долгого и трудного пути они, наконец, добрались до нового места жительства. Первое письмо от них пришло в Москву 7 сентября 41 года, и переписка с ними стала постоянной.

После их отъезда в Москве оставались отец и сын. Муж дочери дома почти не бывал, занятый организацией нового факультета переводчиков.

В середине августа 41 г. Павлику пришла повестка о призыве в Красную армию. В тот же день отец проводил его на сборный пункт в Армянском переулке, а к концу дня молодых восемнадцатилетних призывников со всех московских военкоматов погрузили в эшелон из товарных вагонов, оборудованных нарами, и отправили на восток.

В московской квартире, из которой выехали все жильцы, остался один отец. Он продолжал работать на одном из военных заводов. Все товарищи Павлика тоже были призваны в армию. Некоторые из них попали прямо на фронт, и двое были убиты. Павел эти смерти тяжело переживал. Надо сказать, что он постоянно интересовался судьбой товарищей. При возможности переписывался с ними, встречался, когда при переездах кратковременно бывал в Москве.

Также тяжело переживал расставание со своей любимой Москвой, которая перед войной постоянно хорошела, делалась привлекательнее. Из её центра исчезали трамваи, их заменяли троллейбусы и автобусы, появились легковые машины, в 1935 году открылось красивое и чистое метро. Каждая станция представляла произведение зодчества. Открывались новые кинотеатры. Неподалёку от Лубянки в здании гостиницы Метрополь был трёхзальный кинотеатр, и каждые полчаса начинался очередной сеанс. Мальчишки всем этим, конечно с удовольствием пользовались.

Эти молодые 18-летние люди, не служившие в армии, не имевшие даже представления о ней, должны были пройти предварительное обучение, прежде, чем они будут направлены на фронт.

Подготовка проходила в тылу, обычно при уже существовавших военных трёхгодичных училищах - пехотных, артиллерийских, танковых, военно-морских. Срок же сокращали до шести месяцев.

Через трое суток эшелон, в котором ехал Павел, прибыл на станцию Татищево в 10 км от Саратова. Разместили в поле, сначала в палатках, потом переселили в дощатые бараки. "Удобства" на свежем воздухе, по соседству располагалась баня. Мыться надлежало раз в 10 дней.

Отдельно стояли барак-столовая с кухней и большой барак для учебных занятий. Всё это называлось "лагерь".

В своих письмах он так описывает свою жизнь. "Теперь, чтобы стать настоящим красноармейцем (по облику), мы должны были пройти "подготовительный период". Начался он с бани. Первое, что было сделано, это нас лишили наших шевелюр, которые мы старательно выращивали к школьному выпускному вечеру". Собственную одежду заменяли солдатской - бельём и формой. Выдали сапоги с портянками. Главная и первая наука - научиться правильно их наматывать, чтобы они не причиняли неприятностей. Ещё нужно было их стирать и сушить.

В собственность выдавали походный котелок и ложку.

Он пишет: "Теперь я имею военную выправку, научили отдавать честь".

Личным оружием стала винтовка, выдача её называлась "женитьбой", и это действительно было так: она, твоя защитница в бою, требовала к себе особого внимания и заботы. Ежедневно уход за ней требовал 30 - 40 минут времени. Надо было её разобрать, тщательно протереть, смазать и собрать вновь, поставить в отведённую для хранения стойку.

В общее расписание жизни входили ещё суточное дежурство по части, так называемый наряд. Наряды были плановые для всех, по два раза в месяц и наряды вне очереди для тех, кто нарушал дисциплину.

В основном вся жизнь шла по расписанию. На вопрос матери, как ты живёшь в армии, он отвечал: "Здесь действительно суровый закон жизни: не жалеть и не иметь сострадания. Но всё это имеет своё оправдание в обстановке войны. Всё делается по приказу, который мы выполняем."

"Но ты, мамочка не думай, что я поддался этому. Мне иногда, как ребёнку, хочется разрыдаться, особенно, когда я вспоминаю прошлую жизнь." (письмо от 6.XI.41 г.)

"Мне скучно, так скучно, что вокруг меня нет никого, с кем бы я мог поговорить и посоветоваться обо всём". И это в окружении многочисленных сверстников разных национальностей со своими обычаями и укладом жизни, с самым разным образованием. Позже он сошёлся с двумя из них, и на весь период учёбы они остались верными товарищами.

"Мы – будущие солдаты пехоты – "царицы полей". Любой успех, одержанный на фронте авиацией, танками, артиллерией должен быть закреплён и продолжен пехотой. Для нас быть в пехоте, значит ни летать, ни плавать, ни ездить на танках. Наша стихия - матушка земля. По ней мы должны ходить, бегать, ползать, на ней спать, в ней рыть окопы, траншеи, землянки. Она основная помощница и защитница.
Наше подразделение прикомандировано к пехотному училищу. Срок обучения в мирное время - три года. Нам предстоит эту программу пройти за 6 месяцев. Наши наставники и преподаватели - из этого же училища.
Весь процесс обучения до предела уплотнён, результатом чего явилась чрезвычайная перегрузка. Если с физическими перегрузками наши молодые организмы справлялись, то моральные – часто оказывались непосильными. Мы превратились в "автоматы", которые выполняли свою работу с крайней перегрузкой.
Наши сутки шли по следующему расписанию: подъём в 7 часов, личная гигиена, физзарядка, в 8 завтрак - 30 минут. Потом строевые занятия и систематические занятия в классе с короткими перерывами, в которые не успевали даже покурить. В полдень тридцатиминутный перерыв на обед, после которого продолжались занятия по изучению и применению оружия. Остающееся время после ужина уходит на обслуживание личного оружия (винтовки), несение нарядов, а затем сон".

И в этой круговерти всё чаще приходит на память довоенная жизнь с любящими родителями, дружба с товарищами, воспоминания о любимой Москве.

В своём письме к отцу, оставшемуся в пустой квартире, 17 августа 41 г. он пишет: "Очень много дней, как я с вами не живу и очень скучаю о вас, о товарищах, о Москве, а, главное, о свободе!" И дальше: "Здесь такие луга с высокой сочной травой, так хочется в неё броситься и зарыться глубоко-глубоко! Я тут по-прежнему живу своей духовной жизнью, так что обстановка на меня особенно не влияет. Всё чаще вспоминаю свою мамочку. Я так благодарен ей, что воспитала из меня неплохого человека, вложив в меня половину своей души."

В письме от 21 октября 41 г. он пишет: "Сейчас у нас будет собрание по случаю трёхсуточных занятий на полигоне. Работа предстоит серьёзная и опасная, требует осторожного обращения и отношения к ней. То ли погода влияет, то ли ещё что (перегрузки), но настроение очень плохое, и, если бы не новые товарищи, я сдох бы."
И опять вспоминает дом и прежнюю жизнь. "Но это так далеко, что вспоминать не стоит. Мамочка, я ничего не забыл, наоборот. волнуюсь за вас и всё крепче и крепче люблю!"

Предстоящая поездка на полигон показалась страшной, так как всё, чему его учили, он, вдруг, "забыл" и это привело, чуть ли не к депрессии.

Впоследствии он так писал родителям: "Не скрою, что одно время мне казалось, что, сделав один шаг, я окажусь беспомощным, но взял себя в руки и теперь готов встретить любую опасность."

"Но время поездки приближалось и, как всегда, по приказу мы все выехали, чтобы продолжить учёбу на практике. Полигон размещался недалеко от нашего лагеря, и мы должны были провести там трое суток в обстановке, приближенной к фронтовой. И сама обстановка, и условия жизни, и практические работы, всё, что мы изучали в лагере, должно было приходить в действие: стреляли винтовки, рвались гранаты и мины, не было только бомбардировок с неба."

Было тяжело физически и опасно для жизни. И вся хандра, овладевшая им, исчезла. "Прошли трое суток непрерывной деятельности, и мы возвратились в лагерь, где проспали 12 часов подряд. Наше начальство провело подробный разбор прошедшего учения и сделало свои выводы: учение прошло по плану, активно, без чрезвычайных происшествий, за что нам была выражена благодарность".

Вскоре  его в числе самых успевающих перевели в техническое училище. Условия и распорядок жизни не отличались от пехотного, но занятия были более сложными и интересными. В одном из писем он писал: "Мы занимаемся тактикой боя, техническими предметами, химией, метеорологией. Предметы интересные, много знакомого по школе, занимаюсь с увлечением, лекции слушаю внимательно, и всё это создаёт хорошее настроение".

Подводя итоги двухмесячных занятий, он писал: "Теперь я могу вступать в рукопашный бой, стрелять из винтовки, взрывать гранаты, мины, которые сам могу ставить и разминировать при необходимости. Умею ещё восстанавливать разрушенные дороги, мосты, наводить водные переправы, на память пользоваться азбукой Морзе".

По прошествии двух месяцев Павлика в третий раз переводят в новое училище – военно-морское, располагавшееся в г. Энгельсе. Но, как он пишет 31 декабря 41 г., "по окончании которого я буду жить на суше". В училище была своя, "морская" жизнь, которую он не представлял раньше. "Здесь очень хорошо, и я рад, что меня сюда заволокла судьба!" Описывает быт, расписание жизни, одежду. "Портянок здесь не носят, сапог тоже. Своя матросская форма". Всё это очень нравилось ему, и постепенно он пришёл к заключению, что готов всю свою дальнейшую жизнь связать со службой на флоте.

Москва с 1 октября 41 г. была уже прифронтовым городом, фашисты яростно рвались к ней. Было объявлено осадное положение и эвакуация в тыл. 10 октября наш госпиталь, дислоцированный в районе Вязьмы, был переброшен в Москву и начал там свою работу. 16 октября я зашла навестить своего дядю Ваню. Именно в эту ночь на 17 октября была намечена эвакуация Института иностранных языков тоже в Новосибирскую область, и зять усиленно уговаривал свёкра ехать с ними. Ему была нужна помощь в дороге, они ехали на машинах.

После долгих раздумий дядя Ваня решил ехать, чтобы помочь своей семье, оказавшейся в нелёгких условиях в сибирской деревне, и в дальнейшем сделать всё для возвращения домой в Москву. Выехали из Москвы 18 октября 41 года. В конце декабря после трудного и длительного пути отец, наконец, увиделся с семьёй. Павел в своём новогоднем письме поздравляет всю семью с новым 1942 годом. В день своего рождения 25 января 42 г. (ему исполнилось 19 лет) он пишет "вы весь день вспоминаете обо мне".

Неожиданно в начале июня 42 г. я получаю письмо из села Ерёмино от сестры Нины. Она сообщает о смерти отца и на четырёх страницах подробно описывает жизнь отца за последние пять месяцев, с момента его приезда к семье. Письмо такого же содержания получает и Павел.

Отец по приезде взял на себя всю физическую работу семьи: заготовку дров и отопление жилища, доставку воды и прочее. Но вместе с тем он оказался обузой, так как, не имея продовольственного пайка, он вынужден был питаться скудными запасами семьи. Это обстоятельство очень тяготило его, он просто недоедал, хотя и был болен плевритом после тяжелой дороги. В конце мая 42 г., когда земля была ещё скована холодом, он отправился в поле копать оставшуюся мороженую картошку. Долгие и тщательные поиски не дали результатов, так как всё было тщательно убрано осенью, поскольку уже шла война. Ему попадались корневища, напоминавшие своим видом хрен. Он решил попробовать, откусил. корень оказался сладким. Отец их собрал и отправился домой. Уже по пути ему стало плохо, хотя он съел только один кусочек.

Дома ему стало ещё хуже. Медицинскую помощь получить было негде. Медпункт располагался в 26 километрах по бездорожью. Соседи сразу поставили диагноз - отравление беленой. Белена в том районе была очень распространена, и каждый местный ребёнок знал о её пагубном действии.

Были приняты все известные меры самолечения, на другой день приехала медсестра, но она могла только сделать укол сердечного лекарства. В это время обострился плеврит и его состояние стало ещё хуже. Через двое суток 21 мая 42 г он умер. Это был первый тяжёлый удар по его семье. Жена и дочь похоронили его на опушке ближайшего леса. Под старой осиной вырос одинокий холмик.

Павел очень переживал потерю отца, любимого своего учителя жизни. В ответе на письмо с сообщением о смерти отца он, убитый горем, не написал матери и сестре ничего кроме слов утешения, пытался их успокоить.

Прежде всего, он понял, что он остался единственной опорой для двух беспомощных женщин, он единственный в семье мужчина в возрасте девятнадцати с половиной лет. Но что он реально мог сделать, ведь ни материальной, ни физической помощи в условиях войны он оказать не может. Остаётся только моральная поддержка и советы в письмах.

Он им пишет: "Вы всё сделали правильно, и в дальнейшем надо выполнить намеченный план возвращения в Москву. О папиной могилке не беспокойтесь, всё будет в порядке. обещаю вам, как только освобожусь, первое. что сделаю, я туда поеду и всё сделаю, как положено".

Не мог Павлик в письме к матери и сестре, убитым горем, высказать всего отчаяния и горя от этой утраты. В письме ко мне он был более откровенен. Он писал: "В голову даже не могла придти мысль, что я вижу своего папулю в последний раз, когда он провожал меня в Москве в армию". И в каждом письме он с надеждой писал о встрече с родным отцом, советы которого помогали ему сейчас в трудной непривычной жизни.

 5 октября 41 г к отцу: "Чувствую, что встретимся не ранее как года через три, но я и тогда не забуду тебе рассказать всё интересное, что сейчас знаю, и о чём писать сейчас не хватает времени". Когда у него произошёл приступ тоски, срыв настроения, первым, с кем он поделился, был отец. И сколько раз в самых тяжёлых обстоятельствах он выполнял его советы. "Как же я буду жить теперь, без его мудрых добрых советов".

Он пишет: "Москва произвела на меня тяжёлое впечатление. В ней малолюдно, холодно, темно и голодно. Хлеб выдают по карточкам, но бывают и перерывы в выдаче. Квартира наша пустая, все из неё выехали. 20.Х.41 г. в Москве эшелон стоял два часа, и удалось позвонить некоторым из московских товарищей".

В письме от 3 VII 42 он пишет: "Скоро нас будут выпускать, куда направят, не знаю. Мы находимся в распоряжении военно-морского ведомства. Неизвестным остаётся и намечавшийся перевод лучших курсантов для трёхлетней учёбы в военно-морском училище. Пока всё остаётся только в мечтах!".

В то время, когда Павел проходил свою шестимесячную подготовку, на театре военных действий происходили трагические события. Напав на нашу страну, хорошо вооружённые, вымуштрованные фашистские войска со своими бредовыми идеями завоевать весь мир, с первых же дней своего марш-броска ("блицкриг") овладели районом Балтийского моря, захватив прибрежные районы Ленинградской и Псковской областей, Эстонской, Латвийской и Литовской республик.

Были оккупированы территории Белоруссии, Украины, прибрежные районы юга России.

Наступление фашистов на Ленинград (Санкт-Петербург) было сорвано. Город мужественно защищался, с августа 41 был взят в кольцо блокады, длившейся 900 дней. Блокада была снята лишь 21 января 44 г.

В план фашистов входил захват Москвы, наступление они начали с конца сентября 41 г.
Москва стала прифронтовым городом, 20 октября было введено осадное положение. Только 5 декабря 41 г. началось наше контрнаступление.

В это же время враг начал осуществлять третий пункт своего плана. Ему было нужно топливо, то есть нефтяные районы нашей страны (Кавказ). Ему нужны были и плодородные земли - Краснодарский край, Кубань - чтобы кормить свою многомиллионную армию.

Когда Павел проходил военную подготовку, мы с ним переписывались эпизодически, когда происходили какие-либо чрезвычайные события.

Когда его направили на фронт, мы стали переписываться более регулярно. Я аккуратно отвечала на его письма, но они до него доходили не все. Его адрес полевой почты часто менялся: после ранения - на госпитальный, после выздоровления - на номера полевой почты частей, в которые его направляли.

ФРОНТ

Подходил к концу 6-месячный срок военной подготовки. Для Павлика он разделился на три части: два месяца при пехотном училище, два месяца при военно-техническом и два месяца при военно-морском.

Он писал, что он получил в результате: "Теперь я могу стрелять из винтовки, взрывать гранаты и мины. Умею их заряжать и ставить, разминировать при необходимости. Могу ремонтировать и строить дороги, наводить водные переправы. Могу на память пользоваться азбукой Морзе".

Вся учёба проходила на востоке, в тылу. И хотя она была связана с огромной перегрузкой, но всё же была в спокойной обстановке без постоянной угрозы для здоровья и жизни.

Павел находился в распоряжении военно-морского ведомства и базировался в городе Костроме (на Волге). Он ожидал решения своей судьбы, так как был кандидатом для поступления в военно-морское училище. Всё было неясно, были только мечты и ожидания. В это время произошёл перерыв в его переписке с семьёй.

29 VIII 42 пришло его первое письмо с фронта. Его часть базировалась на Кавказе. В это время началась немецкая операция по захвату Кавказа.

Надо оговориться, что военные действия в горах отличаются от противостояния войск на равнине и в населённых пунктах. Павел писал, что их часть имеет постоянное местонахождение в горах, у них есть ночлег на сеновале и питание из общей кухни. В её задачи входит систематическая посылка групп из 30 - 40 человек для ликвидации таких же групп противника. Для войны в горных условиях немцы специально готовили мелкие группы скалолазов, которые, преодолев горные преграды, сосредотачивались в крупные подразделения для активных действий по захвату нефтеносных районов Закавказья.

В группе, куда входил Павел, было двадцать молодых энергичных солдат, которые были "один за всех и все за одного". Члены группы получали хорошее обмундирование и питание в виде пайка. В походе они обслуживали себя сами: готовили пищу, устраивали ночлег. Спали на табачных листьях, ими же укрывались от холода, их же курили. В их задачу входило обнаружение вражеских групп и их уничтожение. Так как появление русских солдат для фашистов часто было неожиданным, они терпели от нас поражение. Но бывало и так, что они превосходили нас по силе, и мы, захватив своих раненых и убитых, вынуждены были отступать. У нас было ещё преимущество: мы находились на своей родной земле и всегда могли входить в соприкосновение с мирными жителями населённых пунктов. Жители состояли из стариков и женщин с детьми. Всё боеспособное мужское население уже находилось в Красной Армии.

"Русский солдат очень сердечно и доброжелательно был встречен. С нами делились всеми имеющимися запасами: кукурузой, виноградом, вином. В благодарность мы также охотно отдавали излишки своих запасов, в основном мясных консервов. Старики открывали только им известные горные тропы, что нас всегда выручало".

Выполнив задание, группа возвращалась в свою часть, чтобы потом идти на новое задание. В первых своих письмах Павел рассказывал родным о своей жизни. Но через два с половиной месяца 9 XI 42 г. в очередной схватке с немцами Павел был ранен осколками мины в область спины. Раны были поверхностные кроме одной, когда осколок, пройдя по касательной, внедрился глубоко в мышцу ягодицы. "Размер входного отверстия был с пятачок" и скоро "зажил под корочкой". Но во время ранения "ощущалась резкая боль в ноге", и был период, когда нога "была как бы парализована". После ранения Павел в течение четырёх суток "скитался по санчастям, и только после этого его поместили в госпиталь".  (в Сочи? Название было вычеркнуто военной цензурой).

В письмах нельзя было указывать названия мест, где проходили военные действия и их описания. Военная цензура вычёркивала эти сведения жирной чертой, не оставляя ни одной буквы. Поэтому трудно проследить продвижение Павла по дорогам войны.

Как проходило течение и лечение полученных ран, Павел подробно описывает в письмах к родным и ко мне. Мне он пишет: "Полежал в госпитале, полечили, и теперь хорошо представляю, как ты живёшь и работаешь на фронте". Мне же как хирургу с клинической подготовкой, опытом Финской и Отечественной войны, имевшей дело с ранеными, сразу не понравилось лечение, которое получал Павел при первом своём ранении осколком.

В первые же дни войны мы получили приказ главного хирурга Красной Армии академика Н.А.Бурденко, запрещающий при первичной обработке ран накладывать швы на рану. Все свежие ранения должны широко рассекаться с удалением из раны всех инородных тел (осколков, обрывков одежды, которые они захватывают с собой) и омертвевших от повреждения тканей. При такой правильной обработке рана заживает быстрее и без осложнений от их инфицирования (вплоть до газовой гангрены). Если в медсанбате всё было сделано правильно, то на практике мы убеждались в положительных результатах.

В первом случае ранения Павла правильная обработка раны не была сделана из-за позднего его поступления в госпиталь, то повторное вмешательство - вскрытие нагноившейся раны было сделано неправильно. Рана не была широко раскрыта, и из неё не были удалены инородные тела. отсюда повторные обострения и нагноения, которые сопровождали всю его военную жизнь. По моему мнению, не исключено, что это явилось причиной его последующей гибели.

Лечение Павла в госпитале затянулось из-за нагноения. Из госпиталя в Сочи его переводят в Тбилиси, потом, после излечения - в Гори.

Просматривая всю переписку Павла с родными, очень трудно проследить его передвижение по дорогам войны. Все названия городов и населённых пунктов, где он бывал, вычеркнуты военной цензурой. Однако благодаря его "солдатской хитрости" иногда можно догадаться, где он находился. В письмах он описывал местности, в которых бывал. Например, река Дон и находящийся на нём Ростов до и после оккупации фашистами. Плодородные богатства Кубани и Краснодарского края. Его ссылки на сообщения Совинформбюро, где публиковались результаты наших побед и поражений.

Суммируя все эти сведения. удалось составить приблизительную схему его передвижения по фронтам. Путь Павла по дорогам войны можно представить так. Из Костромы он едет через Ростов-на-Дону, Кубань и Краснодарский край на Кавказ.

После ранения на Кавказе и длительного пребывания в госпиталях направлен в Гори. Оттуда путь его опять лежит через Ростов-на-Дону (его описание руин города после захвата фашистами). Опять через Кубань и Краснодарский край и после пятнадцатидневной дороги - на фронт в районы Воронежа, Курска, Белгорода ("Прохоровка"). Он получает ранения, лечится в госпиталях и - опять на фронт (и так шесть раз!).

В конце 43 года его переводят (седьмой раз) на вновь образованный Первый Прибалтийский фронт. Это балтийское побережье, Эстония, Латвия, Литва и Псковская область.

Из его писем можно получить представление о военной жизни. После первого ранения он не имел постоянной воинской части. Они менялись, и вслед менялись номера полевой почты. После излечения от ранения бойцы не попадают в части, где они до этого воевали, а направляются в резерв, откуда их посылают туда, где они срочно нужны, то есть в места самых активных боевых действий. Именно там появляются убитые и раненые. Раненых направляют в госпиталя, а после излечения - в новую часть, действующую на передовой линии огня.

Начиная с его службы на Кавказе, он был шесть раз ранен, причём пули "обходили" его, а вот осколки "питали к нему особую симпатию". Все полученные ранения были осколочными, к счастью не очень тяжёлыми. Только в Белгородской операции (под Прохоровкой) он был два раза ранен осколками в голову и два раза лежал в госпиталях, где ему удаляли осколки, и он опять ехал на фронт.

Почти в каждом письме он писал: опять беспокоит раненая нога: выделяется гной и болит. Физическая нагрузка и частые охлаждения способствовали обострению гнойного процесса.

Его двоюродный брат был артиллеристом, в боях под Ржевом был тяжело контужен и ранен, Четыре месяца лечился в госпитале и был демобилизован по инвалидности. В письме к нему Павел сочувствует ему, советует потерпеть, "... что не может вытерпеть русский солдат! Мы все с отметинами войны на нашем теле". Одобряет, что брат поступил в институт, советует получить диплом и "это поможет тебе в жизни и обеспечит моральное удовлетворение от работы". Все эти пожелания сбылись в дальнейшей жизни брата.

Первое письмо с его нового места датировано 29 VIII 1942 г. Обратный адрес: ПТС Саперная рота, Лёвину П. И. Названия городов по пути следования и новое место нахождения вычеркнуты военной цензурой.

"Пишу прямо, что, не окончив училище (военно-морское) выехал на фронт. Пусть это известие, как и меня, вас не опечалит. Подробный рассказ отложим до лучших времён. Сейчас для писем не хватает времени и нет подходящих условий. Обещаю писать по возможности часто, но уговор - не волноваться, так как от этого мне будет тяжелее,
Павел".

От 8/IX 42.

"Жив и здоров. Нахожусь..." -вычеркнуто.

25/IX 42г.
"Наша часть стоит в районе Кавказа, так что вся жизнь проходит в горах. Живём хорошо. Пьём грузинский чай. В небе высоко летают фашистские стервятники, но их здесь так много, что перестаёшь их замечать. Ночи здесь прохладные. Спим в сарае на сене. Население собрало хороший урожай кукурузы и фруктов. Питаемся хорошо с общей кухни. В распорядок дня входит выход из части "на задание". Направляются группы по 20 - 40 человек. В нашу группу входило 20 молодых боевых и дружных ребят. В план входит разведка места расположения таких же, но фашистских групп. Их немцы готовят специально для действий в горных условиях (типа "скалолазов"). Ведь тактика боёв в горной местности значительно отличается от обычных противоборств вражеских соединений на равнинных местностях.

В горы забрасываются отдельные группы противника, которые перебрасывают в район сосредоточения воинских частей для захвата нужных (нефтеносных) территорий. В задачу наших групп входило не допускать этого сосредоточения. И нам приходилось вступать с ними в смертельные схватки, чтобы их уничтожить".

В одном из писем он пишет: "в таких схватках мы семь раз выходили победителями, но бывало и так, что враги нас побеждали, и нам приходилось отступать, захватив своих раненых и убитых. Но мы находились на своей, родной земле и всегда находили помощь и поддержку местных жителей.

В горных селениях оставались старики и женщины с детьми. Все боеспособные мужчины были призваны в армию в первые же дни войны. Они очень тепло и заботливо относились к нам, делясь с нами небогатыми запасами. Спали мы на табачных листьях, ими же закрывались и их же курили. Старики знакомили нас с только им известными тропинками, которые мы могли использовать.

Каждого участника группы хорошо одевали и снабжали большим количеством продуктов (моб. запас), в основном состоящим из консервов. В походных условиях мы готовили пищу для себя сами. Но много из запасов оставалось, и мы делились ими с местными жителями. Некоторые из нас излишки меняли или продавали, но таких были единицы. Если группа оставалась небоеспособной, её возвращали в часть для отдыха и пополнения новыми бойцами".

11.XII/42 г.

"9 XI получил ваши письма и через 15 минут был ранен осколками мины. Четыре дня скитался в ближайших санчастях и только с 13 нахожусь в госпитале (название местонахождения вычеркнуто), где и нахожусь сейчас. Рана была с пятачок, но дело осложнилось тем, что осколок застрял в мягких тканях. Ходить было трудно из-за боли, и одно время нога была, как парализованная. Рана начала сильно гноиться. Осколок сидел очень глубоко, его не хотели тащить. Но обилие гноя заставило врача делать операцию. До операции и после - до 8 числа держалась высокая температура. Удалённый осколок оказался величиной с горошину. Теперь чувствую себя хорошо, хотя гноя отходит много, промокает толстая ватная повязка и даже бельё. Весь день лежу, развлекает радио, а иногда бывает кино.

Ещё с месяц, наверное, пролежу, а там поедем бить фрицев.  Мамочка спрашивает, сколько их на моём счету (убитых)? Один есть, только он румын (из гитлеровских союзников). Убил его, находясь в разведке. Находились от немцев на 1 - 1,5 км, но раза два и на 40 метрах от них, выполняли своё задание. Вокруг было холодно и сыро, мины рвались вокруг. Но когда всё это проходит, на душе становится весело. Живём семьёю, в двадцать человек, и, как говорят, "один за всех, все за одного". Пока всё. Целую вас всех, Павел

PS. Даю адрес госпиталя, но письмо ваше может меня уже не застать, но всё равно пишите.

31.XII.42 (госпиталь)

"Поздравляю с Новым 1943 годом. Я поправляюсь, дней через 10 выпишусь из госпиталя. Рана заживает хорошо. Пока писать вам не буду, напишу, как только буду опять на передовой, а там мало возможностей для писем. Так что не волнуйтесь.

Павел"

Надежды на скорое выздоровление и планы на будущее не оправдались. Он продолжал находиться на госпитальной койке. Описание этого - в письмах от 1.I.43 и 17.I.43 г.

Следующее письмо от 4.II.43 проливает свет на его перемещения по госпиталям (без вмешательств цензуры)

Первые дни его лечения проходили в Сочи (это название было вычеркнуто цензурой).

"Из Сочи меня эвакуировали в Тифлис (Тбилиси), откуда вам и пишу. Рана заживает хорошо, думаю, числу к 10 (февраля) поеду в часть. Думаю, что рана не оставит последствий, сейчас чувствую себя хорошо.

Город (Сочи) повидать не удалось, не получал и ваших писем. Вас прошу обо мне не беспокоиться, писать буду по возможности аккуратно, но возможностей для этого будет мало. Чему быть, того не миновать, говорит пословица, вот и мы будем жить по ней.

Насмотрелся я на жизнь на Кавказе, она не хуже, чем в нашей далёкой Москве. Кубань это золотой край, богатый фруктами. Писем от московских товарищей не получаю, но думаю, что все они, как и я, в армии сражаются за торжество Победы. Видим пленных. Чёрт знает, что их гонит на войну. Румыны со слезами на глазах рассказывают, как обобрали всё их хозяйство, а их погнали на фронт. Немцы, хотя и стараются держаться, но имеют жалкий вид. Далеко они от тех арийцев, которых набирали себе в армию "Фридрихи". Ну их всех к чёрту!

Вы будьте здоровы,

Павел"

Из Гори его опять отправляют на фронт. Всех русских должны направить в Россию. Видимо, его путь опять лежит через Ростов на Дону, о чём он пишет в очередном письме.

"Везде, где побывали фашисты, остались одни руины, всё было разграблено, взорвано, сожжено. Так был уничтожен древний город Ростов-на-Дону".

Город был оставлен без защиты, когда наши войска срочно формировались для защиты кавказской нефти. Расчёт был, что добровольно сдавшийся город не будет разрушен врагом, но то было бы у других, а не у фашистов.

Далее его путь лежал через Кубань и Краснодарский край. О них он пишет в своём письме. Его путь до нового фронта продолжался около 15 дней.

В следующем письме он пишет, что проехал Воронеж, но в самом городе не был.

В письме от       упоминается Белгород.

17.II.43

"Прошёл комиссию и, наверное, поеду в часть. Писать придётся редко, так что не волнуйтесь".

27.II.43 На клочке бумаги.

"Бумаги нет, Пишу на клочке. Сообщаю, что ещё в госпитале. Писать буду при возможности.

Павел "

1.III.43

"Пока в госпитале. Отъезд откладывается, но скоро опять начнётся "карусель войны".

3.IV.43

"Выписался из госпиталя 7 марта 43 г. и попал в Гори в часть. Пробыл в ней 15 дней и попал в кандидаты в училище и жду отправки со дня на день. Ни названия, ни адреса училища пока не знаю. Пока ничего не делаем, формально занимаемся.

В холодное время стали болеть раны, нога. Подружился с товарищем из Казани, но он скоро едет на фронт, а мне опять получать какое-то образование."

26.IV.43

"Вот уже месяц, как я нахожусь в Гори. Отъезд в училище пока не состоялся, и кажется мне, что и не состоится".

15.IV.43

"С училищем не вышло, и я снова еду на фронт. Приказ есть приказ! Одет, как лондонский денди во всё новое. Всех русских направляют на Кубань или в Россию."

30.V.43

"Как я вам писал, еду на фронт. Проехал (вычеркнуто) и нахожусь за Воронежем. Вспомнил мамочку и, что в этом городе родилась моя сестрёнка. Насмотрелся я на то, что осталось от городов, где побывали немцы - осталась груда камней. Ростов представляет жуткую картину, от древнего города не осталось ни одного дома, чтобы мина или снаряд в нём не разорвался.

Еду уже 15 дней. На Кубани было много масла и молока, да и мы получали хороший паёк.

Что-то плохо с моей ногой, рана всё время гноится.

Если буду в Москве, заеду домой."

21.VI.43

"С 9.07 находился на фронте по 12.07 по (вычеркнуто) направлен...

12.07 был легко ранен в голову. С 13 по 20.07 был в госпитале, где удалили осколки и выписали в часть, где и нахожусь (вычеркнуто). Сколько здесь пробуду, не знаю, и опять еду на фронт. Писем не пишу и не получаю, т.к. всё время меняю адрес. У вас адрес постоянный - вам и пишу, чтобы не волновались.

Павел"

2.VII.43

"Поздравляю сестрёнку с днём рождения. Нахожусь под (вычеркнуто). Дни идут однообразно. Живу среди полей и лесов. Письма писал, но ответа нет. Думаю, что скоро опять на передовую, и писать возможности не будет совсем. Живите, дорогие, и считайте дни и помните, что всякий последующий день приближает нашу встречу. Желаю вам хорошей жизни и здоровья.

Павел"

1.IX.43  (Прохоровка?)

"Пишу вам, лёжа в окопе. Немцы третий раз идут в контратаку на нас и, кажется, опять уйдут ни с чем. Что здесь творится, вам никто никогда не расскажет. Слов мало, взглядом не охватить. Шум, треск, звук моторов, пули, мины... и всё это сразу. Нахожусь между (вычеркнуто) и (вычеркнуто), западнее (вычеркнуто), а остальное читайте в газетах.

Чувствую, что от всех болезней и ранений оправился. Питание хорошее, всё есть на полях и огородах, но нет ничего живого. Всё наше рискованно, но богато(?????). Как вы? Дождёмся ли мы встречи, трудно сказать. Не беспокойтесь за меня.

Павел"

11.Х.43

"Писал вам последний раз из (вычеркнуто), а теперь проехал (вычеркнуто), а потом объехали (вычеркнуто), но там я не был. Когда был в Белгороде, то получил ваши письма. Скоро буду опять на фронте. Такие наши дела. Природа - болота да леса, дорог нет, так что нам двигаться тяжело. Вчера 40 км, - 30, а завтра всё остальное. Мама пишет, что Нинуша сильно болела, а теперь лучше. Главное - здоровье, а в остальном всё проходяще. Собирайтесь в Москву, дорога тяжёлая, но кто из нас не знает трудностей. Писать вам часто не придётся.

Павел"

20.Х.43

"Осень здесь настоящая, приближающаяся зима будет холодной. Вся надежда на то, что скоро всё кончится. С Украины немец сам бежит. Бывало, ночью он в нас стреляет, мы в него, утром же идёшь километров 30 - его нет, оставляет нескольких человек, чтобы производить впечатление, что он не ушёл. Здесь же он всё бросает и уходит, или мы его легко уничтожаем.

Живу хорошо, здесь всё есть. Поучаем даже газеты. Времени бывает свободного много, буду писать, но много всё равно не напишешь. Не беспокойтесь.

Павел"

29.Х.43

"Сейчас опять нахожусь в тылу, куда нас забрали с фронта, и теперь поживём в тылу. Живём пока на крестьянских хлебах. Встретил знакомых из Москвы, сказали, что Яша Хособов и его брат убиты. Писем больше не получал. О Москве и не мечтаю, о встрече с вами тоже. Если она и будет, то до неё ещё далеко.

Жив, здоров, крепко целую, ваш сын, брат и дядя Павел"

3.XI.43

"Получил ваше письмо из Свердловска. Вы в пути на родину. Живу хорошо в лесах и болотах. Теперь читайте в газетах о наших делах, не "вычеркнут", на фронте. Рад, что вы едете в Москву, хоть дорога ваша тяжёлая. Одет хорошо, зиму выдержу. Сижу у костра, варю картошку, курю.

Павел"

После похорон отца решение семьи возвращаться домой в Москву было твёрдым. Но им необходима была помощь, в том числе и материальная. Сестра решила обратиться за ней к мужу, который ещё находился пол Новосибирском. Но поехать к нему одна она не могла, так как нельзя было оставить маленького сына с убитой горем матерью так же, как его одного забрать с собой. Написала ему письмо, на которое он не ответил. Помощи было ждать не от кого. Обратились в Москву с письмом к Суровым. Только в ноябре 43 пришёл от них вызов в Москву. По нему-то и выдали билеты для возвращения домой. Как ни тяжела была дорога, но 3.11.43 Павел получил от них письмо уже из Свердловска.

11.XI.43

"Пишу с фронта. У нас идут бои. Время занимают сборы да походы, не до писем. Сейчас более-менее свободен. Очень беспокоюсь, как вы доехали. У нас уже лежит снег, и вода в котелке замерзает, а мы живём на улице, правда хорошо одеты.

Из Москвы получил письмо, живут спокойно, не так, как мы тут под гром артиллерии. Что было вчера, писать жутко. Земля ходила ходуном, а наши шли вперёд. Был пасмурный день, и солдаты не видели друг друга. Я пишу, а руки приходится отогревать на костре. Обо мне не беспокойтесь. Наша судьба остаться в памяти своего народа, за свободу, за которую мы боремся. А победа будет, мы видим и чувствуем её.

Павел"

21.XI.43

"От вас нет писем, беспокоюсь и жду. Живу ничего, погода уже холодная, выпал снег. Спасаемся кострами, одеты хорошо. Как живёте вы в Москве, где и как. Кто работает? Получаю письма от Елены. Я ей пишу, чтобы заходила к вам (если вы не против). Напишите, что стало с моим аттестатом и метрикой?

Павел"

26.XI.43

"Вчера получил письмо от Суровых. Прислали открытки с обратным адресом, чтобы я писал. Чувствую, что они проявляют о вас большую заботу и очень благодарен им за это. Очень хвалят Костю и недовольны Мишей. Также пишут о своей и Нининой работе. Живу хорошо, у нас зима, много сплю.

Павел"

26.XI.43 На московский адрес

"Пока без перемен, но за день всё может перемениться, так у меня уже было. Опять сильно разболелась нога. У нас стали выдавать валенки, но пока не взял, т.к. на улице сыро. Газеты вы тоже читаете, так что будем надеяться на встречу. А пока берегите себя.

Павел, п/п 45290б"

4-5.XII.43

"Нахожусь сейчас на передовой, метрах в 300 от немцев. Сидим в окопах и "не кажем головы, а то зря срубают". На улице сейчас метель и холодно, а мне тепло, устроился и пишу. Сейчас пойду за завтраком, раздам его. Завтра напишу вам большое письмо, если будет бумага.

Павел"

6.XII.43

"Получил письмо от моего знакомого, но не рад ему, т.к. понял, что вы мне всего о себе не пишете, о той обстановке, в которой вы живёте, чтобы не волновать меня. Это не правильно. Вы ничего не пишете о Мише, а Суровы его поведением не довольны.

Я живу хорошо, письма получаю от Елены, московские новости от неё узнаю. Чуть не заплакал, узнав, что Сергей Иванович сошёл с ума (отец Павликова друга). Хотел написать Марии Фёдоровне, но сейчас нет бумаги. Рад вашим сообщениям о Косте.

Павел"

11.XII.43

"Что же ты, моя сестрёнка, заболела! Я живу хорошо. Мамочка, пиши мне о Лёве, Сергее Ивановиче. Что знаете об Альберте (довоенные товарищи по двору и школе).

Павел"

18.XII.43

"Писем от вас не получал. Сам жив, всё время находимся в горячих боях. Земля вся дрожит, а в ушах один гул. Сейчас очень мёрзнут руки, но я тебе пишу. Ты мне пишешь о деньгах, на это я рассердился и прошу приобретать всё, что вам нужно, делай, что хочешь. Буду жив, заработаю ещё.

Жив, здоров

Павел"

26.XII.43

"Поздравляю с новым 1944 годом. Хотел бы иметь фотографию Кости.

Морозы начались большие, но чего солдат не выдержит. Привет Базыковым и всем знакомым.

Павел"

29.XII.43

письмо разорвано, трудно читать

"Служу в строевой части целых три месяца. Живу хорошо. Рад, что вы живёте прежней жизнью. Привет Суровым.

Любящий вас Павел"

Во второй половине 1943 года проведено переформирование фронтов на западном направлении и их переименование. Были созданы Прибалтийские фронты: Первый - освобождение Эстонии, Второй - Латвии и Третий - Литвы. Белорусские фронты: Третий (сюда влился и бывший Западный фронт) - участвовал в освобождении Белоруссии, Литвы и Восточной Пруссии. Далее шли Второй и Первый Белорусские фронты. Затем Украинские фронты.

Пути всех фронтов шли параллельно и не пересекались. Но соседние фронты помогали друг другу при необходимости, например, III Белорусский и III Прибалтийский.

29.XII.43

Ответ на письмо сестры Нины.

Всё связано с Костей. "Вспоминаю о нём утром, днём и вечером и рисую себе картины его жизни. Воспитать его надо так, как воспитали нас наши родители".

ТЕТРАДЬ 4

В письме от ..., Павлуша писал о своём участии в боях в районе Курской дуги и Прохоровки, а затем в районе Воронежа. Потом регулярная переписка прекратилась. Это вызвало беспокойство и у его семьи и у меня.

Он сообщал, что бои были ожесточённые. В них он был ранен дважды в голову и лежал в госпитале, где удаляли осколки.

После выписки из госпиталя его обычно отправляют в резерв, а оттуда вновь на фронт, где идут активные действия.

Как ни тяжело было оставаться в эвакуации матери и сестре с сыном после смерти отца, но выехать домой в Москву не удавалось. Только к ноябрю 1943 г. они получили вызов из Москвы и на этом основании купили билеты на поезд. Предстояло проделать длинный и долгий путь домой. Ехали в товарных вагонах, плохо приспособленных для поездки большого количества людей, как правило, с детьми. Не было уже ни денег. ни вещей, которые можно было бы продать, чтобы купить себе продукты питания. Сознание того, что едешь домой, помогало сносить все эти трудности. Делали всё возможное и невозможное, чтобы сохранить жизнь Костику. До отъезда из с. Ерёмино Новосибирской обл. перестали приходить ранее частые письма от Павлика с фронта. Надеялись, что сохранится связь через Суровых в Москве.

В это же время и я не имела от Павлика писем, и это вызывало немалое беспокойство. В конце ноября я, наконец, получила письмо. В нём он писал, что опять едет на фронт, "это уже седьмой раз, но на новый. Теперь мы с тобой будем ближе друг к другу. Как знать, может и встретимся. Путь на новое место лежал через Москву, но наш эшелон находился там всего 2 часа, которые я использовал, чтобы установить хотя бы телефонную связь. Сразу позвонил по московскому адресу домой, но телефон не отвечал. Значит, мамочка с сестрой ещё были в пути."

Удалось связаться только с тремя товарищами, которые оказались в это время в Москве, но проездом, как и он. Двое из них все же приехали в эшелон к Павлику и сумели сообщить новости о довоенных товарищах. Все они (одногодки) находились в действующей армии. Двое из них были убиты.  ... О гибели последнего он очень жалел. Также не было ничего известно о его друге Лёве Базыкове и ещё одном из товарищей.

Как всегда в письме не указывалось точного места новой дислокации его части, но, по догадке, она находилась на Псковщине.

Примечание: Были созданы I, II и III Прибалтийские фронты с целью освобождения Латвии и Эстонии с дальнейшим выходом к Балтийскому морю. Литва и Белоруссия входили в план освобождения III Белорусским фронтом, его наступление заканчивалось в Восточной Пруссии.

Это был I Прибалтийский фронт. Параллельно ему шли II и III Прибалтийские фронты, и затем наш III Белорусский.

Как только я получила письмо от Павлуши, сейчас же об этом сообщила Суровым.

В двадцатых числах января пришло ещё одно письмо от Павлуши.

22 - 23 января 43 г. он писал, что находится на новом фронте. Активных боевых действий пока не ведётся. Условная линия фронта проходит с одной стороны на ещё оккупированной, а с другой - на уже освобождённой части Псковской области.

"Я сейчас нахожусь в населённом пункте, который обозначен лишь на карте. Село было разграблено, разорено и сожжено врагом ещё в первые месяцы войны. Сейчас зима, всё покрыто толстым слоем снега, образующего белую равнину. И мы лежим на этом снегу. Мороз сильный, под 30 градусов. Мы одеты тепло: овчинный полушубок, меховые шапки, варежки и валенки на ногах. Лежать приходится неподвижно, ни сесть, ни встать нельзя, так как за нами наблюдает враг. Он, также как и мы, находится на наблюдательном пункте и начинает в нас стрелять. Иногда он делает вылазки и наступает на нас. Так было неоднократно, но всегда мы его изгоняли или уничтожали. Как-то раз мы полностью разгромили его группу (с обеих сторон они были небольшими по численности) и продвинулись вперёд по занятой им территории, углубились до 30 км и не увидели ни одного человека, ни врагов, ни местных жителей, ранее там проживавших. Фактически это была спокойная пока земля, а военные действия шли в других местах".

Он жаловался, что опять болит нога (в месте, где было первое его ранение осколком на Кавказе), знобит, и он не может согреться, хотя хорошо одет в тёплые вещи.

В это же время в письме к матери

12.01.44 он пишет: "сегодня что-то сильно нездоровится, так у меня ещё не было... последнее время стал сильно уставать и в свободные свои часы сплю, как убитый". В конце письма ко мне идут трудно понятные слова, меняются темы, и эта несуразица похожа на бред. Письмо заканчивается как всегда: "у меня всё хорошо. Жду твоего ответа, целую, Павел". Письмо было треугольником, мой адрес полевой почты был написан его рукой.

Это было последнее письмо нашего дорогого всеми любимого солдата и отослано мне, видимо кем-то после его гибели, и пришло одновременно с письмом матери от его друзей - соратников от 23.01.44.

Письмо от товарищей из части от 23.01.44

Здравствуйте дорогая и всеми любимая мать, воспитавшая героя отечественной войны.

Очень и очень печально сообщить Вам о таком деле, но Ваш сын Левин Павел Иванович, находящийся в нашей части, погиб смертью храбрых в боях за социалистическую Родину.

Он был лучшим нашим товарищем и при том комсоргом. Он шёл всегда впереди, не боясь, и презирал смерть и опасность. И он погиб. Но мы, друзья его, обещаем Вам, что мы отомстим проклятому врагу за Вашего сына, а нашего лучшего друга. За его преждевременную смерть.

С приветом к Вам

п/п71796-К

23.I.1944 г.

Формальный документ получите от военкомата.

Подробностей его гибели не сообщается. Можно только предполагать, чем она была вызвана. Моя версия как фронтового врача: он мог встать в бреду, который у него был в результате обострения перенесённого им первого ранения осколком на Кавказе.

Погиб наш Павлуша! он не дожил четырёх дней до 21 года! Не дожил, не долюбил, не осуществил свои планы и мечты. Но пока жив хоть один человек, помнящий его, он будет продолжать жить с нами.

Ещё одно письмо из части, в которой служил и погиб Павлуша от 10 марта 1944 года.

Дорогая мамаша! Вы меня простите, что я Вас так называю, но вы являетесь матерью не только своего сына, который погиб за освобождение нашей Родины, а вы являетесь матерью всех воинов Красной армии, которые честно, презирая всякую опасность, дерутся за счастье нашего народа. Это Вы воспитали разведчика - героя, который честно пал жизнью за освобождение Советской земли. И Вы этим уже можете гордиться...

Я знаю, для Вас это большая утрата. Но поймите, дорогая мамаша, что означает только одно слово - война. Это слово тяжёлое, оно уничтожает всё, что попадается на пути.

Такая несчастная участь постигла и Вашего сына. Он был убит врагом пулей в грудь, и никаких мучений ему пережить не пришлось. Его забрали товарищи и похоронили.

Все его товарищи дали клятву бесконечно мстить фашистским бандитам и можете быть уверены, что эта клятва будет выполнена. Больше ничего я не могу написать Вам о Вашем сыне.

Награждён он не был, так как мало был в нашей части. Извещение о гибели должен выслать Московский военкомат, которым он и призывался.

С горячим приветом к Вам

Николай Иванович Дятлов

На командира части не пишите, так как всё равно отвечать буду я.

Последние письма родным от Павлуши.

5.1.44.

На адрес Москва, проезд Серова, 3/6, кв. 25 (в надежде, что они вернулись из эвакуации).

"Получил мамочкино письмо вчера, а сам давно не писал, так как идём вперёд, отдыхаем на морозе, так как дома и блиндажи сожжены немцами.

Спасибо за ваше новогоднее поздравление. Что касается Миши, я вам напишу специально, но мой взгляд вообще такой, что унижать и оскорблять семью каждый из нас не позволит и у меня хватит сил, чтобы предотвратить это."

10.1.44.

"Здравствуй, дорогая мамочка!

Родная! Писал тебе за последние 15 дней раза два. Прости, но времени не было, а на вьюге, что сносит с ног, не напишешь письма.

Дорогая! Как больно думать, что Лёва погиб. Где же теперь найти покой Марии Фёдоровне и Сергею Ивановичу.

Я живу хорошо, но скрывать не хочу, со мною всё может быть. Но ты не волнуйся, этим ты не поможешь!

Целую всех крепко. Чувствую себя крепким и здоровым.

До скорой встречи.

Павел"

12.1.44 г. (п/п 25.1.44) Обр. адр. п/п71791-К

На проезд Серова, 3/6 - 25

"Получил ваши письма и от Костика, он с вашей помощью уже может писать.

Живу хорошо. Сегодня что-то сильно не здоровится, так у меня ещё не было. Погода стоит тёплая, снег тает. Писем за эти дни получил мало. Писала мне и Валюша. Последнее время стал сильно уставать. Так либо сплю, как убитый, а то и всю ночь.

Павел"

17.1.44

"Получил Ниночкино письмо, 2 от Вали и от мамочки одно.

Тронут вашим откровением, но я тоже хотел тебе написать, но не знаю, как получится.

Времени просто нет вам писать, поэтому и стал писать реже.

Но вы не волнуйтесь и не беспокойтесь обо мне.

Ты, Ниночка, правильно думаешь, где я нахожусь, но прибавь ещё одну палочку и будет точно (Прибалтийский I - ВВЗ).

Живу хорошо, всего хватает, работы тоже.

Валюша пишет о вас. Пишет, что у мамочки отекают ноги. Пусть она меньше ходит и не таскает тяжестей. Мамуся, ты тоже не волнуйся обо мне. Я не забыл тебя, но что поделаешь, когда посмотришь вокруг, а уже ночь, а в темноте ничего не напишешь.

Павел.  п/п 71796-К"

Если раньше в своих письмах к матери он писал "мамочка! ты за меня не волнуйся, ничего со мной не случится" и выражал надежду на встречу. В последних же он пишет, "мамочка! Ты не волнуйся, этим ты всё равно не поможешь. Чему быть, того не миновать, всё может случиться"

Было ли у него предчувствие приближавшейся беды, или диктовалось сложившейся обстановкой, никто не знает.

Удары судьбы. В мае 1942 года трагическая смерть мужа в эвакуации. В январе 1944 гибель сына.

Подробности его гибели не сообщаются. Можно только предположить, как она произошла. Видимо, он должен был встать во весь рост, чтобы идти в атаку. Это версия его матери. Другая версия (это моя, ВВЗ), как фронтового врача, он мог встать в бреду, который был в результате первого ранения осколком ещё на Кавказе.

Он не боялся врага, не кланялся перед пулями, которые обходили его стороной. И единственная первая и последняя, попавшая ему в грудь, оборвала мгновенно его жизнь.

Письмо Павлушиной матери ко мне после его гибели.

10.II.44

"Дорогая Валюша! Нет слов описать тебе моего горя, но мой Павлуша погиб от рук немцев. Письмо его, которое мы читали в Москве от 18.I.44 было последним; в нём он жаловался на недомогание очень сильное. Может это было тяжёлое ранение, а может быть, больным он пошёл в бой и погиб. Узнала я это от через обратно присланное мне письмо с вложенной в него открыткой от бойца его части. Ни даты, ни места его гибели там не указано. Я послала письмо командиру его части и этому товарищу. Послала 4.II. - ответа ещё нет.

Живём сейчас у тёти Грэты, куда я согласилась переехать, т.к. дома у нас очень холодно, а я в своём великом горе не могла бы ещё что-то делать, чтоб Косте было хорошо и тепло. Вот живём уже неделю здесь. Трубы сделали, теперь дело за печником. Поставят печку, поедем обратно.

Но мне тяжело везде. Лучше бы всего перестать жить, но, говорят, я ещё должна помочь Нине встать на ноги. Как мне пусто без него, как тяжело, дорогая моя Валюша.

Вчера Суровы получили твою открытку. Они беспокоились за судьбу своей работы, тем более, что должны за эту работу одному художнику, выполнявшему её.

Я принимаю лекарство бромурал, действие его хорошее. Оно помогает хотя бы на людях скрывать своё горе. Но, когда одна, то предаюсь ему. Тем более, что настоящие слёзы Косте не понятны, и он говорит мне: "баба, плачь ещё".

Вот всё, Валюша. Целую тебя горячо. Будь благополучна. Твоя тётя Нина"

10.II.44

Что можно добавить к сказанному в этом письме!

Она продолжала жить и выполнять свой материнский долг - мать погибшего на фронте сына Павлуши. Она помогла дочери и внуку выжить в нелёгкие послевоенные годы. Дочь окончила институт, стала работать в школе учителем.

Она взяла на себя все хозяйственные заботы о семье (при малом денежном обеспечении) и, главное, вырастила и воспитала внука Костика и через несколько лет появившегося на свет второго внука Сергея. Оба закончили школу и получили высшее образование.

Как могла всё это вынести миниатюрная хрупкая от природы женщина с маленькими ручками и ножками, не приспособленными для физической работы. Видимо, природа вознаградила её светлым умом, открытым для добра сердцем и необыкновенно твёрдой волей, помогавшей ей вынести все удары судьбы.

С юных лет она была романтиком. Писала прекрасные лирические стихи, хранила их, никому не показывала. Одно из них она прочитала мне. Это она окончила дополнительный класс гимназии, чтобы потом иметь право стать учителем начальной школы. Потом она учительствовала в одной из подмосковных школ.

Своего сына она воспитывала так, что потом он писал ей с фронта:

"Мамочка! Как никогда благодарен тебе за всё,  что ты сделала, чтобы вырастить неплохого человека, вложив в него половину своей души. ... Мамочка! ты сетуешь, что я редко стал писать и забыл тебя. Наоборот, я ничего не забыл, а всё помню и люблю тебя всё больше и больше! Слишком много работы, и просто нет времени для писем."

Удары судьбы в годы военного лихолетия следовали один за другим. В мае 1942 года трагическая смерть мужа в далёкой от дома эвакуации. В январе 1944 года гибель сына на поле боя. Нанесённые раны не заживали в её душе всю жизнь. Она не делилась своим горем ни с кем и стойко переживала его одна.

У меня сохранились последние два письма Павлуши. Уже после окончания войны в 1967 году я передала их его матери. Для неё они были величайшей ценностью. Она взяла их молча и спрятала у себя на груди.

Она прожила долгую жизнь, умерла на 99 году жизни 7.II.91 г. Последние 35 лет она ничего не видела, ослепла в результате глаукомы. Это была ещё одна беда, о которой она ни с кем не говорила.

В такой безысходности трудно помочь, и люди часто обращаются к богу, прося укрепить их волю и терпение. В одном из наших разговоров я спросила её, верит ли она в бога. Она ответила: "Когда-то верила, теперь нет. За что он отнял у меня самое дорогое в жизни: мужа и сына?" А за что он лишил её зрения, она не спросила. И эту беду она мужественно переживала одна. И ещё раз хочется задать один и тот же вопрос: за что же?!

#

9 мая 1945 года закончилась Победой Великая Отечественная война, длившаяся 1418 дней. Самая жестокая и длительная война ХХ столетия. Она унесла миллионы человеческих жизней. Оставила после себя миллионы искалеченных людей, с физическими и душевными незаживающими ранами. Остались и продолжают жить на земле матери, чьи сыновья погибли, защищая свободу страны и каждого живущего на её земле, и хранят в своей душе боль утраты.

"О слёзы наших матерей!

Им не забыть своих детей,

Погибших на кровавой ниве,

Как не поднять плакучей иве

своих изломанных ветвей!"